Авторы: Р. Лихи, Пэггили Вупперман, Эмили Эдардс, Синдхуиваджи, Николетта Молина.
Анонс
Когнитивный синдром внимания КСВ характеризуется сосредоточением на поиске угроз, повторяющихся мыслях, нехватке информации, которая может изменить неверные убеждения, истощающие ресурсы внимания на постоянное адаптивное поведение (Wells, 2000, 2002, 2005; Wells &M atthewsin, Cognition&Emotion, 8(3), 279-295, 1994). Альтернативная модель тревоги – теория избегания – предполагает, что беспокойство усиливается временным уменьшением возбуждения при активации когнитивной или абстрактной тревоги (Borkovec et al. 2004; Borkovec and Inzin, Behaviour Research and Therapy, 28(2), 153-158, 1990). Текущее исследование показало, что метакогнитивные процессы активируются с большей вероятностью, если у людей есть негативные убеждения о своем эмоциональном опыте.
425 участников заполнили анкету MCQ (эмоциональная шкала схем в когнитивной и поведенческой практике). Негативные убеждения об эмоциях значительно коррелировали с каждым из пяти метакогнитивных факторов, а также, с депрессией BDI-II (Шкала депрессии А.Бека), тревогой BAI (Шкала тревоги А.Бека). Практически все 14 измерений эмоциональной схемы были связаны с пятью метакогнитивными факторами тревоги. Медиационный анализ предположил, что неуправляемость/ опасность тревоги частично опосредована отношением между негативными убеждениями об эмоциях и симптомах тревоги. Аналогично, неконтролируемость / опасность беспокойства и когнитивная компетентность/уверенность частично опосредовали связь между негативными убеждениями и симптомами депрессии.
Эти результаты поддерживают метакогнитивные, избегающие и эмоциональные схемы, указывая, что оба: метакогнитивные процессы и убеждения об эмоциях отдельно способствуют депрессии и беспокойству, и это беспокойство, по-видимому, является стратегией, которая используется для борьбы с негативными убеждениями об эмоциях.
Ключевые слова: генерализованное тревожное расстройство, беспокойство, метакогнитивная терапия, эмоциональные схемы, депрессия, тревога.
Уэллс выдвинул модель беспокойства и тревоги, которая предполагает, что люди активизируют когнитивный синдром внимания (КСВ), включающий в себя как положительные, так и негативные представления о функции беспокойства. (Wells 2000; Wells and Matthews 1994; Wells 2005). КСВ характеризуется постоянным поиском угроз, повторяющимися мыслями, ограниченностью когнитивных ресурсов, бесполезными стратегиями контроля, а также сужением и концентрацией внимания на содержании мышления. Уэллс установил различия между двумя внутренне противоречивыми стилями мышления, лежащими в основе беспокойства: 1 – подчеркивает положительную функцию беспокойства (подготовка, защита), 2 – (беспокойство опасно или вышло из-под контроля). (Wells2002). Таким образом, обеспокоенный человек находится в конфликте между активацией беспокойства, чтобы защитить и подготовиться, в то же время, рассматривая беспокойство как нечто опасное и нуждающееся в контроле. Уэллс разработал оценочный опросник Метакогниций для различных функций, характеризующих беспокойство, в частности, позитивный взгляд на беспокойство, неконтролируемость и опасность, когнитивную компетентность / уверенность, негативные убеждения о беспокойстве и когнитивное самосознание. (Wells and Cartwright-Hatton, 2004). Эти пять факторов полностью отражают различные качества КСВ, а именно, мнение о том, что тревога защищает и готовит, считает, что тревога опасна и нуждается в контроле, ограничение памяти т.к. внимание направлено на навязчивые мысли, суеверное убеждение, что тревога вышла из-под контроля, опасна и должна быть остановлена, и постоянное внимание на сознательные мысли. Таким образом, тревожный, беспокойный человек попадает в самоконфликтующий процесс внимания, где активация тревоги кажется бесполезной, а прекращение тревоги кажется необходимым.
Метакогнитивная модель получила значительную эмпирическую поддержку. Метакогнитивные процессы связаны с генерализованным тревожным расстройством (Cartwright-Hatton and Wells 1997; Wells and Carter 2001), депрессией (Papageorgiou and Wells, 2003), ПТСР (Holeva et al. 2001; Roussis and Wells, 2006), проблемами с выпивкой (Spada et al. 2009; Spada and Wells 2009), обсессивно компульсивным расстройством (Wells and Papageorgiou 1998; Solem et al. 2009), получаемым стрессом (Spada et al. 2008), темпераментальными чертами характера эмоциональной реактивности, персеверациями и бойкостью (Dragan et al. 2012).
Альтернативная модель тревоги была выдвинута Борковец – теория эмоционального избегания. Согласно этой модели, тревога активируется как процесс, позволяющий избежать неприятных эмоций, и усиливается временным снижением возбуждения при активации «когнитивной» или «абстрактной» природы тревоги. (Borkovec and Hu 1990; Borkоvec and Sharpless 2004; Borkovec 1994; Borkovec et al. 2004). Согласно этой модели, вегетативное возбуждение временно подавляется, в дальнейшем поддерживая процесс тревоги, даже когда негативные события не происходят. (Borkovec and Hu 1990; Borkovec and Sides 1979). Более того, тревожные более непоколебимы в своей эмоциональной реактивности, кажутся менее «отзывчивыми» к эмоциональному содержанию. Борковец и его коллеги обнаружили, что тревога в первую очередь воспринимается как вербальное содержание, которое менее эмоционально возбуждает, а не как визуальные образы, которые более эмоционально возбуждают – то есть тревога является преобладанием мышления над чувствами. (Borkovec and Hu, 1990). Характер памяти для тревожных менее конкретен, часто характеризуется чрезмерно обобщённым и абстрактным мышлением. (Stöber and Borkovec, 2002). Кроме того, теория эмоционального избегания поддерживается тем фактом, что люди, которые находятся в тревоге, имеют более негативные взгляды на эмоции, и они рассматривают беспокойство как служащее функции избегания этих эмоций (Llera and Newman 2010; Mennin et al. 2005; Turk et al. 2005). Подразумевается, что беспокойство подавляет активацию эмоций, тем самым уменьшая обработку эмоций при столкновении со сложными переживаниями и, следовательно, подавляя привыкание.
Однако другие данные указывают на то, что беспокойство часто связано с физиологическим возбуждением и повышенной тревожностью. (Hofmann et al. 2005). Ньюман и его коллеги предложили альтернативу теории эмоционального избегания. Эта модель – избегание отрицательного эмоционального контраста – предполагает, что активация эмоционального или физиологического возбуждения во время переживания уменьшает переживание контраста эмоций в случае возникновения отрицательного результата (Newman and Llera, 2011). Таким образом, тревога – это когнитивная и эмоциональная стратегия, позволяющая избежать «неожиданности» или «контраста» между одним состоянием эмоции и отрицательной эмоцией. Это не избегание отрицательных эмоций, но ожидаемый контраст, которого избегают.
Третья теоретическая модель – модель эмоциональной схемы – предполагает, что эмоции могут оказывать влияние на широкий спектр психопатологий и могут лежать в основе бесполезных стратегий регуляции эмоций. (Edwards and Wupperman 2018; Leahy 2002, 2015). Согласно модели эмоциональной схемы Лихи, люди различаются в своих представлениях об эмоциях в континууме 14 измерений: валидация, экспрессия, длительность, потребность в контроле, акцент на рациональность, понятность, согласованность с другими, вина, упрощенный взгляд на эмоции, онемение, принятие, отношение к высшим ценностям, вина и размышление. Эмоциональные схемы связаны с депрессией, беспокойством, принятием и диспозициональной внимательностью (Leahy et al. 2012; Silberstein et al. 2012; Tirch et al. 2012). Вестфаль и коллеги (2016) обнаружил, что родительское безразличие в детстве предвосхищало во взрослом возрасте пограничную личность через сострадание к себе и воспринимаемую недействительность, эмоционального измерения схемы. Таким образом, эмоциональная схема признания недействительности вносит значительный вклад в текущий пограничный статус. Таким образом, эмоциональная схема признания недействительности в значительной степени влияет на нынешний пограничный статус и является более сильным предиктором, чем сообщение о безразличии или жестоком обращении со стороны родителей. Эдвардс установил, что «эмоциональная идеология» (эмоциональные схемы) опосредовала связь между жестоким обращением в раннем детстве и более поздней алексетимией, указывая, что жестокое обращением в раннем детстве в сочетании с негативными взглядами на эмоции предсказывают алексетимию. Кроме того, некоторые исследования показывают, что схематерапия эмоций является эффективным методом лечения генерализованного тревожного расстройства (Khaleghi et al. 2017; Morvaridi et al. 2018), руминаций и депрессии (Rezaee et al. 2016).
Эти различные модели беспокойства и тревоги не являются взаимоисключающими. Например, негативный взгляд на эмоции может привести к опоре на беспокойство, чтобы избежать эмоций или избежать внезапного изменения эмоций. Кроме того, особые убеждения об эмоциях – например, убеждения, что негативные эмоции будут длится бесконечно долго или что они неконтролируемые – могут быть предикторами определенных метакогнитивных факторов – таких как позитивные убеждения о беспокойстве (защита, подготовка, предупреждение) и негативные убеждения о беспокойстве (выход из-под контроля, опасность, повреждение).
В настоящем исследовании мы предположили, что негативные представления о «неприятных эмоциональных переживаниях» могут предсказать метакогнитивные представления о беспокойстве, и что эти метакогнитивные представления, в свою очередь, предсказывают симптомы депрессии и тревоги. Чтобы оценить эту гипотезу, мы сначала исследовали корреляционные связи между негативными представлениями об эмоциях, метакогнитивными факторами беспокойства и симптомами депрессии и тревоги. Во-вторых, мы исследовали, как конкретные эмоциональные схемы коррелируют с конкретными метакогнитивными факторами беспокойства. Наконец, мы рассмотрели, как степень метакогнитивности убеждения о беспокойстве опосредуют связь между негативными убеждениями об эмоциях и симптомов депрессии и тревоги.
МЕТОДЫ
УЧАСТНИКИ
Все участники этого исследования были взрослыми пациентами психотерапевтического центра в большом городском районе. Текущее исследование включает выборку участников, описанных в более ранней статье — 425 взрослых психиатрических пациентов (166 мужчин, 259 женщин) со средним возрастом 34,9 (SD = 11,9) (Leahy et al. 2012). В предыдущей статье мы приводили данные о соотношении между несколькими переменными—BDI, AAQ, избеганием риска и the LESS. Участники заполнили широкий спектр форм самоотчета до поступления, но здесь представлены только данные по опросникам: BDI (Шкала депрессии А.Бека), BAI (Шкала тревоги А.Бека), метакогниции и шкала эмоциональных схем Лихи (the LESS).
ИССЛЕДОВАНИЕ
Участники заполнили обширную батарею форм самоконтроля до начала обработки. Для этого исследования эти формы включали: шкалу депрессии Бека, шкалу тревоги Бека, опросник метакогниций Уэллса и Картрайта-Хаттон и шкалу эмоциональных схем Лихи LESS.
РЕЗУЛЬТАТЫ
В среднем, участники сообщали о лёгких и умеренных симптомах депрессии (M = 17.65, SD = 10.85) и средние симптомы тревоги (M =12,71, SD = 10,77). Результаты участников по пятифакторной шкале Метакогнитивного опросника указаны в Таблице 1. Убеждения участиков об эмоциях, отраженные в 14 измерениях шкалы эмоциональных схем Лихи, также указаны в таблице 2, с боле высокими баллами, указывающими на более негативные представления об эмоциях.
Составная оценка негативных представлений об эмоциях была получена путём суммирования отрицательных полярностей каждой из 14 эмоциональных схем в опроснике Лихи (M = 91,35, SD = 232/35). Потенциальные гендерные различия были изучены с помощью т-тестовых сравнений для каждого из метакогнитивных факторов, каждого из измерений эмоциональной схемы и негативных представлений о сложной структуре эмоций. Полученные результаты свидетельствуют об отсутствии существенных гендерных различий ни в одном из этих измерениях.
Более высокие баллы отражают более негативные эмоциональные схемы
Корреляции между метаконгитивными факторами, эмоциональными схемами, депрессией и тревогой.
Корреляция Пирсена показала, что негативные представления об эмоциях были достоверно связаны с каждым из оцениваемых метакогнитивных факторов ( позитивный взгляд на беспокойство (r =.330,p < .001), неуправляемости и опасности беспокойства (r =.496,p < .001), когнитивная компетентность/уверенность (r =.283,p < .001), необходимость контролировать тревогу (r =.625,p <.001), и когнитивное самосознание (r =.354,p < .001)). Негативные убеждения об эмоциях и оцененные метакогнитивные факторы были также значительно связаны с симптомами депрессии и тревоги. Эти выводы указаны в таблице 3.
Метакогнитивные факторы и индивидуальные эмоциональные схемы
Для дальнейшего изучения взаимосвязи между эмоциональными схемами и оцениваемыми метакогнитивными факторами был использован корреляционный анализ для изучения связи между оцениваемыми метакогнитивными факторами и каждая из 14 эмоциональных схем оценивается шкалой эмоциональных схем Лихи. Как указано в Таблице 4, почти все измерения эмоциональной схемы были в значительной степени связаны с метакогнитивными факторами беспокойства.
Таблица 4 Метакогнитивные факторы и индивидуальные эмоциональные схемы
Медиационный анализ
Медиационный анализ был выполнен с помощью синтаксиса процесса (Hayes, 2017).. Процесс использует логистический регрессионный анализ для оценки прямых и не непрямых (косвенных) эффектов в моделях медиации. Для целей этого анализа косвенные эффекты были оценены с использованием 10 000 выборочных проб.
Прогнозирование симптомов депрессии
Во-первых, медиационный анализ использовался для оценки того, в какой степени метакогнитивные факторы тревоги опосредуют связь между негативными убеждениями об эмоциях и симптомами депрессии. Из-за отсутствия данных эти анализы были сделаны с использованием лишь 384 из 425 случаев.
Результаты показали, что негативные убеждения об эмоциях предсказаны приблизительно 31% отклонений в сообщаемых симптомах депрессии ( R2 = 0.31, F(1,382) = 1 68.73, p < .001). Учёт метакогнитивных факторов беспокойства увеличил долю объяснённой дисперсии до 39%
(R 2= 0.39, F(6,377) = 40.50, p < .001). После контроля метакогнитивных факторов негативные убеждения об эмоциях продолжали оказывать значительное направленное влияние на симптомы депрессии (B = 0.18, SE = 0.03, p < .001). Оценка косвенных эффектор показала что влияние негативных убеждений об эмоциях на депрессивные симптомы частично опосредовано представлениями о тревоге, бесконтрольности и опасности (B = 0.06, SE = 0.01, CI = 0.03–0.08) и когнитивной компетенции/уверенности (B = 0.02, SE=0.01, CI=0.01–0.04). См. рис. 1 чтобы увидеть краткое изложение этих результатов.
Прогнозирование симптомов тревоги
Затем медиационный анализ был использован для оценки степени, в которой метакогнитивные факторы тревоги опосредуют связь между негативными убеждениями об эмоциях и зарегистрированными симптомами тревоги. Из-за отсутствия данных этот анализ был завершён в 385 из 425 случаях.
В этой выборке негативные убеждения об эмоциях предсказывали 17% дисперсии симптомов тревоги (R 2=0.17, F(1,383) = 78.85, p < .001). Добавление метакогнитивных факторов беспокойства к модели увеличило долю объясненной дисперсии до 28% (R 2 = 0.28, F(6,378) = 24.72, p < .001). После контроля метакогнитивных факторов негативные представления об эмоциях оказали значительное прямое влияние на симптомы тревоги (B=0,10, SE = 0,03, p <.001). Оценка косвенных эффектов предполагает, что влияние негативных представлений об эмоциях на симптомы тревоги частично опосредованно когнитивной компетентностью/уверенностью (B = 0.08, SE = 0.02, CI 0.05-0.11). См. рисунок 2 чтобы увидеть результаты.
Обсуждение
Цель данного исследования состояла в изучении взаимосвязи между метакогнитивными факторами беспокойства и эмоциональными схемами и определении относительного вклада каждого из этих измерений в депрессию и тревогу. Поддерживая метакогнитивную модель, каждый из оцениваемых метакогнитивных факторов был положительно связан с депрессией и тревогой. Это также согласуется с мнением, что когнитивный синдром внимания (КСВ), способствует депрессии и беспокойству через размышления и беспокойство (Nolen-Hoeksema 2000; Papageorgiou and Wells 2001a, b, Papageorgiou and Wells 2004).
В настоящей выборке симптомы депрессии были предсказаны сочетанием метакогнитивных факторов – в частности, неконтролируемости и опасности беспокойства, когнитивной компетентности и уверенности – и негативных убеждениях об эмоциях. Точно также симптомы тревоги предсказывались сочетанием метакогнитивных факторов (т.е. неконтролируемости и опасности беспокойства) и негативных убеждений об эмоциях. Медиационный анализ показал, что эти метакогнитивные факторы частично опосредовали отношения между негативными убеждениями об эмоциях и зарегистрированными симптомами. Поэтому, возможно, что метакогнитивные факторы, особенно неконтролируемость и опасность беспокойства, и негативные убеждения об эмоциях связаны со схожими структурными процессами. В соответствии с этим, как эмоциональная схема, так и метакогнитивные модели подчеркивают, как вера в то, что эмоции и мысли выходят из-под контроля, может лежать в основе моделей размышления и беспокойства. (Nolen-Hoeksema 1991; Nolen-Hoeksema et al. 1994; Papageorgiou and Wells 2001a, b; Wells 2000).
Теоретические Выводы
При изучении паттерна взаимоотношений между конкретными измерениями эмоциональных схем и метакогнитивными факторами выясняется, что позитивный взгляд на беспокойство (как подготовка, решение проблем или ответственность) была связана почти со всеми измерениями эмоциональной схемы. Точно также почти все измерения эмоциональной схемы, за исключением более высоких значений, бесчувственность, руминации и экспрессия были связаны с метакогнитивным фактором отрицательных убеждений/потребности в контроле. Позитивный взгляд на тревогу и негативные убеждения о тревоге (связанные с убеждениями типа 1 и типа 2 в метакогнитивной модели), по-видимому, являются частью более общей картины просмотра эмоций в негативном смысле. Однако, не все измерения эмоциональной схемы были существенно связаны с метакогнитивными факторами. В отличие от точки зрения терапии принятия и ответственности о том, что более высокие ценности будут важным фактором, этот аспект либо слаб, либо не связан с метакогнитивными факторами. Точно также, вопреки мнению, что выражение эмоций было бы важным компонентом (Pennebaker and Chug, 2011), выражение эмоций не было связано ни с одним из метакогнитивных факторов. В соответствии с предложенной здесь интегративной моделью, предполагающей, что индивиды активизируют метакогнитивные стратегии беспокойства в той мере, в какой они имеют негативные существует сильная связь между негативными представлениями об эмоциях и всеми пятью метакогнитивными факторами. В частности, люди, которые поддерживали негативные представления о беспокойстве и убеждения в том, что беспокойство не поддается контролю, имели значительно более высокие баллы по негативным представлениям об эмоциях. Можно предположить четыре возможных толкования этих данных. Во-первых, почти все эмоциональные схемы были в значительной степени связаны с каждым из пяти метакогнитивных факторов, предполагая, что существуют широкие негативные представления об эмоциях в различных измерениях, которые могут привести к активации беспокойства. Согласно этой точке зрения, которая согласуется с моделью эмоциональной схемы (Leahy, 2015) и с моделью регуляции эмоций, выдвинутой Меннином и Фреско (Mennin and Fresco 2014; Mennin et al. 2002), негативный взгляд на эмоциональный опыт активизирует беспокойство как стратегию избегания ожидаемых эмоций.
Во-вторых, можно утверждать, что активизация беспокойства как стратегии преодоления может “подтвердить” негативные представления об эмоциях, поскольку беспокойство может служить временной альтернативой негативным эмоциям и усиливается временным подавлением эмоций (Borkovec & Sharpless, 2004; Borkovec et al. 2004) или избегание внезапного изменения эмоций (Llera and Newman, 2014). Таким образом, индивид использует беспокойство как стратегию, которая ведет либо к временному подавлению эмоций, либо к избеганию эмоционального контраста (то есть внезапное изменение «базовой линии» отрицательной эмоции). Теория эмоционального избегания разделяет несколько схожие взгляды на эмоциональное избегание с моделью регуляции эмоций (Mennin and Fresco, 2014) и моделью эмоциональной схемы (Leahy, 2015, 2018).
В-третьих, можно утверждать, что беспокойство и эмоциональные схемы являются “метакогнитивными/мета-эмпирическими” процессами, которые разделяют схожие опасения по поводу обнаружения угрозы, концентрации внимания на внутреннем опыте, чрезмерного использования контроля над мыслями и чувствами и страха потерять контроль. Действительно, метакогнитивная модель может быть обобщена, как модель, которая охватывает убеждения о мыслях и эмоциях. С этой точки зрения модель эмоциональной схемы является расширением метакогнитивной модели до теорий эмоций, а не только теорий внимания к своему познанию. Модель эмоциональной схемы опирается на метакогнитивную модель, но также подчеркивает широкий спектр других процессов, таких как привязанность, валидация и терпимость к неприятным переживаниям. Эти модели согласуются с моделью эмоциональной схемы, но не идентичны.
Четвертая точка зрения на текущие результаты может быть выведена из теории принятия и ответственности (ACT), которая подчеркивает роль эмпирического избегания как трансдиагностического процесса, лежащего в основе психопатологии (Hayes et al. 1996; Hayes et al. 2013). Хотя ACT предлагает интерпретацию, согласующуюся с моделью эмоционального избегания или контраста, она не дает концептуальной модели конкретных убеждений об эмоциях или метакогнитивных убеждений о функции и природе мышления, лежащего в основе беспокойства.
Кроме того, некоторые эмоциональные схемы были более тесно связаны с конкретными метакогнитивными факторами. В двухвариантном корреляционном анализе почти все эмоциональные схемы были существенно связаны с метакогнитивными аспектами беспокойства. Однако некоторые эмоциональные схемы, казалось, имели более слабую связь с этими факторами— например, акцент на ценности, рациональность, оцепенение и экспрессию. Особое значение имеет то, что акцент на более высокие ценности не был связан с метакогнитивными факторами, предполагающими, что, по крайней мере, для беспокойства, компонент ценностей может быть не таким важным. Это противоречит роли ценностей, выдвинутых в ACT (Hayes et al. 2013).
Ограничения и выводы
Наконец, нынешнее исследование ограничено тем фактом, что оно носит корреляционный характер и не может определить последовательную причинно-следственную связь между этими переменными. Исследования временных рядов могут помочь прояснить причинные связи, которые могут существовать между этими переменными. Кроме того, экспериментальная манипуляция убеждениями об эмоциях может также определить относительную причинно-следственную связь метакогнитивных и эмоциональных схем.
Перевод: М. Каменецкая, член АКПП
