У. ЛИППИНКОТТ
Перевод Д. В. Ковпак ©
16 мая, 2015
В январе 2012 года, через две недели после моей выписки из психиатрической больницы в Коннектикуте, я запланировал свою смерть. Моя неделя, проведенная на отделении острой и интенсивной терапии, не остановила часовой механизм самоубийства и не уменьшила мою боль.
Вернувшись в Нью-Йорк, я шумно покинул офис моего психиатра с утверждением, что я не вернусь к лечению, которому я покорно следовал три десятилетия. Оно никак не сработало, так какой в нем был смысл?
Я хорошо вписываюсь в демографическую структуру американских самоубийств — белый мужик с хронической депрессией, открывший для себя кризис среднего возраста. Самоубийство это дело семейное, говорят нам данные исследований, это увлечение сработало и в моей семье. Мой отец покончил с собой в возрасте 49 лет в апреле 1990 года. В предыдущем поколении его тетка лишила себя жизни; до нее были и другие.
Стеснение это тоже семейная традиция. Никто из близких не рискнул поговорить со мной об этой теме и о психических заболеваниях.
В первый раз меня госпитализировали из-за желания убить себя, еще когда я был подростком. Мой отец навестил меня несколько раз. Я сделал над собой усилие, чтобы приветствовать его крепким рукопожатием; он поделился со мной несколькими шутками. Папа был явно обеспокоен и говорил, что любит меня. Только после его самоубийства несколько лет спустя я узнал, что он тоже был госпитализирован из-за депрессии, будучи двадцатилетним юношей.
Когда я начал свою самостоятельную жизнь после колледжа, я чувствовал, что самоубийство было четкой и настоящей возможностью, которая светилась ярче во время моих депрессивных эпизодов.
Но, у меня был амбициозный план, чтобы победить его. Вот как я собирался реализовать свой план: упорно трудиться, все время удерживать четкое видение своих целей, и заработать столь много денег, сколько я был способен. Профессиональный успех станет моей первой линией обороны, чтобы держать в узде отчаяние безнадежности. Параллельно, я бы нашел отличных врачей и был бы послушным пациентом, вовремя бы принимал лекарства и регулярно являлся на психотерапию.
И долгое время, пока проходил мой третий и четвертый десяток лет, план срабатывал.
Затем, в 2008 году, сорвалась одна бизнес-сделка, и я никак не мог избавиться от моего разочарования.
Я впал в подавленное настроение, необычной стойкости и глубины.
Врачи перепробовали разные лекарства, затем разные комбинации препаратов. Были и повторные диагностики, и получение второго мнения у других специалистов. Курс электросудорожной терапии оказался неэффективным. Мой диагноз трансформировался из депрессии в резистентную для лечения депрессию.
Три с половиной года спустя, все было кончено. Я перестал спать по ночам. Я приходил в контору до рассвета, чтобы не быть наедине со своими мыслями. Если бы не ежедневные бизнес-ланчи, традиционные для издательского бизнеса, и пирожные, и печенье из непросеянной муки моего партнера, запеченные в любовном отчаянии, я бы потерял гораздо больше, чем 30 фунтов, я бы просто упал через несколько месяцев.
Я старательно представлял себе свою смерть, обратившись к адвокату, чтобы закончить мое завещание и изменить мою медицинскую доверенность. На случай неудачной попытки я хотел оставить четкие инструкции, чтобы не предпринимали никаких попыток спасти меня или продлить мою жизнь. Я намеревался повеситься в гараже моего дома в северной части штата.
Когда я рассказал это своему брату в письме, в котором я передавал ему доверенность на ведение моих дел, он ответил сразу же: ты не должен покидать нас! Он напомнил мне темное наследие нашего отца, и что он чувствовал, что, когда тот оставил нас. Я припомнил, агония, не так ли?
Его сообщение меня смутило. Я хотел умереть, но я не хотел причинять страдания людям, которых я любил больше всего.
Я решился рассмотреть вариант длительной госпитализации, которую я еще не пробовал из-за ее накладности. После лихорадочного поиска свободного места в лечебном учреждении и средств для его оплаты, я покинул Нью-Йорк направившись в клинику Меннингера в Хьюстоне.
Через несколько недель после того, как я попал туда, я был зачислен в группу навыков диалектической поведенческой терапии (D.B.T.).
Диалектико-поведенческая терапия была разработана в 1980-х годах психологом Маршей М. Лайнен в процессе работы с суицидальными пациентами, страдающими пограничным расстройством личности. Не смотря на мой тридцатилетний стаж заядлого и нередко запойного медицинского потребителя, я никогда не слышал об этом методе.
Доктор Лайнен боролась со своим психическим заболеванием, еще будучи девушкой. Когда она начала встречаться уже со своими пациентами, серьезные исследования показали, что когнитивно-поведенческая терапия, которая сосредотачивается на оказании помощи пациентам путем выявления и изменения негативных и часто ошибочных мыслей, которые лежат в основе негативных чувств и поведения — может помочь многим людям страдающим депрессией. Но доктор Лайнен пришла к выводу, что когнитивно-поведенческая психотерапия не всегда четко срабатывала с ее суицидальными пациентами. Некоторые пациенты сосредотачивали свое внимание на положении об изменение собственного мышления, приравнивая его к представлению, что вся их боль только химера, надуманна и идет «из головы». Многие из них пережили реальные травмы, и многократно безуспешно пытались изменить себя в прошлом. В когнитивно-поведенеческой терапии они видели намек на то, что их эмоции были “неправильные”. Это лишь следствие неточных мыслей — такая позиция их терапевта казалась им не поддерживающей, что обостряло их чувство изоляции и безнадежности.
Опираясь на свой собственный жизненный опыт, дальнейшее изучение психологии и практики Дзен, Марша начала создавать вариант когнитивно-поведенческой терапии, который говорил об особой уязвимости ее пациентов. Она заметила, что прежде чем ее пациенты могли или хотели измениться, они нуждались в том, чтобы принять себя и быть принятыми, именно такими, каковыми они являлись в настоящем. Это диалектическое напряжение между принятием и изменением — корневая концепция диалектико-поведенческой терапии.
М. Лайнен также признала, что пациенты, которые боролись с тягой к самоубийству, это чаще люди, которые могут иметь биологическую уязвимость перед эмоциональной перегрузкой. Дело не в том, что у нас есть “неправильные чувства”, а в том, что наши чувства захватывают и подавляют нас. Случаи, когда они не могут сокрушить кого-то, с другими генами, означают, что это занимает у других людей больше времени, за которое острые переживания угасают и ослабевают. В результате, она начала выработку стратегий, или “навыков”, для людей с этими уязвимостями.
Теория ДБТ гласит, что именно в поворотные моменты между испытанием чувств и действиями в ответ на них, у меня есть шанс “действовать наоборот”: вести себя отлично от того, как у меня исторически, привычно сложилось, с зачастую разрушительными последствиями от этих привычек, лишь плодя бедствия своими реакциями.
У меня хватало поведения, которое я хотел бы изменить. Когда я был в депрессии, самообладание, которое я надеялся демонстрировать миру, просто отвергалось. Я прямо чувствовал, как выходил из-под контроля. В моем поиске облегчения от тревоги, гнева или печали, я действовал импульсивно — тратил деньги, которые я не мог себе позволить, изолировал себя от друзей, набрасывался на близких мне людей или даже ранил себя физически. Потом, я, конечно, сильно жалел об этом. Когда мои импульсы были удовлетворены, у меня возникали новые проблемы: долги, испорченные отношения, похмелье. Не в силах простить себя за свои ошибки, я впадал в гнев.
Эти зацикливания убивали меня. Диалектико-поведенческая терапия (ДПТ) прояснила для меня, что является причиной моего беспокойства, гнева или печали — и новые варианты того, как мне себя вести в таких случаях. Классическая ДПТ первоначально включала в себя множество компонентов и требовала участия целой команды специально обученных профессионалов, что делало ее стоимость весьма высокой. Но, в последние годы исследования подтвердили, что более усовершенствованная, обновленная ДПТ в более доступной форме — ДПТ тренировки навыков (D.B.T. skills training) — тоже весьма эффективна.
За последнее десятилетие или около того, врачи приспособили ДПТ для помощи людям при лечении резистентной депрессии, расстройства дефицита внимания, посттравматического стрессового расстройства и расстройств пищевого поведения. Новое исследование, опубликованное в марте 2015 года в JAMA Psychiatry, показало эффективность в том числе ДПТ тренировки навыков (D.B.T. skills training).
Это исследование не новость для меня. Раз в неделю в течение последних двух с половиной лет я посещал группы ДПТ и усвоил набор навыков, которые оказались не много ни мало трансформирующими мою личность. Я оплачивал из своего кармана $80 за каждый 90-минутный сеанс, хотя некоторые страховые компании также оплачивают эту терапию.
Обучения ДПТ — это как изучение нового языка. Этот процесс организован в четырех модулях, обучение каждому из которых продолжается от четырех до семи недель и предлагает свой словарный запас, идиомы, даже техники мнемоники. Я перестал думать о самоубийстве, но я не был уверен, что это надолго. Поскольку с двадцати лет я регулировал тревогу, боролся с гневом и агрессией посредством бензодиазепинов, таких как Ксанакс и Клонопин, и это превратилось в нездоровую зависимость. Я вернулся домой без них после жесткой процедуры детоксикации в клинике Меннингера.
Тогда я подвергся настоящей сенсорной атаке Нью-Йорка. Поездка в метро на работу, выгул собаки, даже завязывание моего галстука утром могли спровоцировать панические атаки. Испугавшись силы этих переживаний, я попытался применить навыки из первых модулей ДПТ, посвященные толерантности к дистрессу, которые я уже успел изучить.
Я следовал стратегии отвлечения себя высоко специфическими задачами, просто тратил на это достаточно времени, чтобы получить результат — обычно за две или три минуты — мне удавалось таким образом снизить интенсивность страха прежде, чем он переполнит меня. В зависимости от того, где я был — дома, на работе или на улице или на поезде — я использовал ситуационно соответствующий вид деятельности. И ведь я не мог полагаться на свою память, особенно в момент, когда накатывала тревожность, поэтому я носил с собой специальные карточки или использовал записи, сделанные на мой телефон. Как переключать внимание? Например, возьмите листок бумаги и запишите все 50 Штатов и их столицы; возьмите кубики льда из холодильника и подержите их на затылке; оденьте резинку на запястье и щелкните ею себя, когда сильная эмоция начнет накрывать. В офисе или на встрече, я научился делать тонкие изменения в моей позе, складывании пальцев, использовании легкой улыбки, чтобы активировать мышцы лица, я смог даже замедлять свое дыхание.
И какой бы несовершенной ни была моя ранняя практика ДПТ, я открыл для себя, что просто принимая тревожность, снижение ее хотя бы на градус или два, уже давало мне возможность в некоторой степени контролировать мои решения даже в присутствии сильного волнения. Урок был глубоким. Я не мог полностью устранить беспокойство из моей жизни, но я мог научиться принимать это, и справляться с собой, как минимум, не делая ситуацию хуже.
Пока я медленно и не всегда последовательно прогрессировал, меня заинтересовали и другие ДПТ модули доктора Лайнен. Майндфулнесс (осознанность, практика внимательности и безоценочного осознавания) явился настоящим вызовом для меня и помог научиться принимать эмоции и ситуации такими, какие они есть, а не какими я хочу, чтобы они являлись. Я научился “наблюдать и описывать”: излагать суть проблем с фактами, а не оценочными суждениями, так у меня появилось больше возможностей их решать, а не переживать.
Тренинги межличностной эффективности помогли мне научиться просить то, что мне нужно в отношениях и управлять конфликтами, с сохранением самоуважения обоих участников. Подготовка к жестким беседам и отказ от избыточных извинений стали для меня одними из ключевых навыков в этой области.
Эмоциональная регуляция научила меня, как определять и понимать, какие функции выполняют мои эмоции, и как уменьшить мою исторически сложившуюся уязвимость для пиковых состояний. Если я осознаю, как я себя чувствую физически, когда мне грустно, или то, как меняется моя речь, когда я злюсь, я могу боле точно распознавать, куда я двигаюсь и изменить курс до того, как интенсивность эмоций станет слишком высокой.
Время и силы, необходимые для освоения ДПТ могут показаться невероятно большими, просто титаническими, особенно для тех из нас, кто отчаялся и полагает, что изменения могут не наступить настолько быстро, чтобы спасти наши жизни. Однако, стратегии ДПТ за счет расширения возможностей, что мне делать в следующую минуту или час, сделать эту минуту или час хотя бы немного лучше, чем предыдущие, хоть в какой-то мелочи, в большинстве случаев помогают зародить надежду. Улучшение на часы перерастает в улучшения на дни, и даже несколько лет! Это я обнаружил на своем собственном опыте, формируя свою собственную устойчивость.
Сейчас я готов полностью участвовать в своей жизни, испытывать свою радость и боль в равной мере, уверенно двигаясь к достижению моих долгосрочных целей.
ДПТ относительно молодая терапия и новая методика лечения. Ей предстоит пройти еще много исследований. Но, уже есть убедительные доказательства ее эффективности, в том числе в модифицированных и более экономичных форматах. Профессионалам и пациентам стоит рассматривать психическое здоровье как достижимое и доступное излечению в случае проблем, в том числе и программами подобными этой, наряду с другими, а не как область медицины, где лечение является последней надеждой с минимальными шансами на успех.
Уровень самоубийств в Соединенных Штатах находится сейчас на шокирующем 25-летнем максимуме. Этой весной он еще вырос, по не совсем понятным причинам. Но депрессия излечима, и самоубийство можно предотвратить. Не теряйте надежды. Вы не одиноки. Я тоже однажды сильно уверовал, что сломлен раз и навсегда и восстановлению не подлежал — но я оказался неправ.
PS. Уилл Липпинкотт в настоящее время живет в Нью-Йорке и работает в издательстве.
